«За единицу времени заражается гораздо больше людей». Иммунолог о новом росте заболеваемости COVID-19 в России

Пациент с COVID-19 в интенсивной терапии одной из больниц Вологды, ноябрь 2020 года. Фото: Reuters

В Москве – снова "нерабочие дни" из-за роста заболеваемости коронавирусом. Только по данным на 13 июня заразились 14723 человека в России, из них в Москве – 7704. В Петербурге, где должны пройти несколько игр Чемпионата Европы по футболу, ограничили массовые мероприятия – до 3000 человек в помещении. Эти ограничения, а также "нерабочие дни" и частично дистанционную работу и учебу власти Москвы и Петербурга вводят вместо локдауна, в других городах специальные меры пока не принимаются.

В эфире Настоящего Времени мы попросили врача-иммунолога Николая Крючкова объяснить, можно ли говорить о новой волне роста заболеваемости, почему коронавирус распространяется быстрее и нужен ли в России локдаун.

The URL has been copied to your clipboard 0:00 0:07:29 0:00

"Заразность очень сильно отличается"

— Когда мэр Москвы Собянин сегодня говорит: "Мы видим, что тяжесть заболевания как минимум не улучшается, наоборот, ухудшается", – что он имеет в виду?

— Смотрите, основную информацию в данном случае органы власти получают от врачей стационарного звена, то есть оттуда, куда, собственно, привозят пациентов. Соответственно, можно предположить, что одной из причин такой ситуации является то, что идет больший отбор по степени тяжести тех пациентов, которые госпитализируются. То есть, условно говоря, бо́льшая часть среднетяжелых пациентов остается не госпитализированной, поэтому везут часть среднетяжелых, а в основном уже тяжелые случаи. И, соответственно, врачи просто видят значительно больше этих тяжелых случаев у себя. Это более тяжелые случаи, но они поддаются лечению. Это первый момент.

Второй момент по этой "модной" теме: линии коронавирусной инфекции, варианты коронавирусной инфекции. Это, безусловно, имеет значение. Уже сейчас понятно, и в Британии по этому поводу уже есть консенсус, что, например, британский штамм где-то на 50-70% более заразен, чем обычные конвенционные штаммы. А вот что касается индийского, например, то он еще на 50% более заразен.

— Еще на 50% от британского?

— Да. От британского, но эта информация под вопросом. Тем не менее диапазон где-то от 30% до 60% – то есть явно более заразен, уточняется насколько. Поэтому, конечно, нельзя согласиться с уважаемым профессором Власовым, который только что в сюжете сказал о том, что заразность мало отличается. Заразность очень сильно отличается. Другое дело, что действительно он прав, когда говорит о том, что непонятно на индивидуальном уровне, более ли тяжелое заболевание эти новые линии вызывают. Здесь есть вопросы. Индийские специалисты вот сейчас опубликовали несколько статей, и вроде бы как у них есть понимание, что более тяжелое течение заболевания возникает на индивидуальном уровне. Но еще раз повторяю, что здесь консенсуса нет, идет обсуждение.

Скорее всего, степень тяжести в среднем заболевания примерно такая же, может быть, немножко более тяжелое заболевание, никакой кардинальной разницы здесь нет.

— Просто отбирают более тяжелых, потому что заполнены больницы, а отсюда кажется, что более тяжело болеют и, соответственно, хуже поддаются лечению. Правильно поняла вашу логику?

— За единицу времени заражается гораздо больше людей. И даже при той же тяжести на индивидуальном уровне – для системы здравоохранения заболевание действительно выглядит гораздо более тяжелым. Ну и, конечно, количество смертей возрастает, и количество тяжелых случаев в абсолютных цифрах тоже возрастает из-за этого.

— И отсюда, из этой же теории выходит разговор о том, что лечить стало тяжелее, что какие-то методы не действуют?

— Возможно. Я всего лишь предполагаю, что скорее всего объяснение в этом, а не в том, что на индивидуальном уровне заболевание течет более тяжелым образом, хотя это тоже может быть. Здесь остается много вопросов. Ясно, что ситуация нестабильная, что идет очередной всплеск заболеваемости. Я бы не называл это волной, это как бы не совсем правильно уже. По моим представлениям, по оптимистичному сценарию этот всплеск будет весь июнь, а с июля, в июле и августе, у нас будет снижение заболеваемости в любом случае.

"На фоне невведения жестких мер мы получили грандиозную избыточную смертность"

— А пик, этот всплеск, еще раз, июнь-июль, а потом вниз – почему?

— Скорее всего, июнь. Вообще на эпидемию действует ряд факторов, уже более или менее понятно каких. Не все из них известно, какой вклад вносят, но понятно, что влияют. В частности, нас ожидает немножко снижение концентрации населения в крупных агломерациях в России.

— Разъезжаются по дачам и отпускам.

— Плюс не забываем о температурах, это тоже очень важно. Они высокие, соответственно, большая часть людей будет проводить большую часть времени – больше, чем обычно в межсезонье или зимой, – вне помещений. Соответственно, это тоже будет способствовать [снижению заболеваемости]. Но сейчас есть факторы, которые влияют на развитие пандемического процесса, мы знаем, что это сильные факторы – в частности, новые линии коронавирусной инфекции тоже.

Я в прессе встретил в последние дни сравнение, как у нас было, скажем, летом прошлого года, – и многие журналисты задаются вопросом: "А что ж такое? Вакцин не было, никто не вакцинировался, а тем не менее летом получили значительный спад". Конечно, получили спад, потому что лету предшествовали два месяца: апрель и май. А мы знаем, что в это время действовал режим "выходных дней", и это, кстати, был реально неплохой противоэпидемический режим. Конечно, он до полного локдауна не дотягивает, но тем не менее.

— Но какие-то все-таки ограничительные меры были. Сейчас Собянин говорит, что не нужен новый локдаун, а вам как кажется: нужен или нет?

— Вообще говоря, я с самого начала, еще с весны говорил о том, что кратковременные локдауны – где-то 4-6 недель, три недели минимум, до шести недель – это оптимально. Они обязательно нужны время от времени для того, чтобы сбить резкий рост заболеваемости. Сейчас пока не понятно, нужно ли, пока о необходимости введения локдауна не ясно. Возможно, если мы через неделю бы поговорили, через полторы, и у нас бы продолжался стремительный рост – возможно, я бы сказал, что да, локдаун вот сейчас будет показан. Пока не понятно.

Другое дело, что у нас же была осень, мы знаем, в прошлом году. У нас была зима – цифры дошли до 30 тысяч официально выявленных случаев заболевания, где количество смертей было 560 только официально по оперштабам. И мы знаем, что на фоне невведения более жестких мер мы получили грандиозную просто избыточную смертность, абсолютный максимум которой пришелся на ноябрь-декабрь прошлого года. Соответственно я считаю, что невведение локдауна в общем является, конечно, ошибкой. Сейчас пока нет, но я думаю, что осенью к этому вопросу вполне можно будет вернуться. Потому что я прогнозирую, что после лета, если все-таки оптимистичный сценарий будет реализован, то соответственно, с сентября уже будет играть роль как раз проэпидемический фактор, их будет много. И я думаю, что с вакцинацией мы к этому времени…

— Что такое проэпидемические факторы?

— Те, которые будут играть за развитие пандемии.

— То есть условно дети пойдут в школу, все вернутся из отпусков в том числе?

— Много: работа, концентрация в городах, снижение температур, новые линии, которые станут еще более [заразными] – в общем, осень будет очень тревожной здесь. По вакцинации, конечно, нельзя сказать [точно], но пока ничего не предвещает, что с вакцинацией будут большие успехи за лето – не похоже на то. Никаких жестких мер по принудительной вакцинации…

Кстати, многие говорят: "А вот в Европе, а в ряде стран…" В ряде стран Европы ведь довольно жесткие меры предпринимались: это тоже добровольно-принудительный порядок на самом деле, не совсем добровольная вакцинация. Почему такие цифры за 30% в континентальной Европе от всего населения удалось получить? Это не совсем добровольная вакцинация. Но сейчас в России, я думаю, это невозможно, по крайней мере, до окончания выборов, вот этой кампании в сентябре этого года.