Было время, когда наука заключалась в том, чтобы сбрасывать предметы с высоких зданий или смешивать химические вещества и записывать результаты. Формул и статистических моделей было немного, зато были люди, которые экспериментировали и наблюдали. Однако математика — это основа современной науки. Теории квантовой физики и общей теории относительности настолько переплетены со своими математическими представлениями, что их невозможно описать без них. Электрон — это ни волна, ни частица, а математический объект, называемый волновой функцией.
Но идея о том, что тайны Вселенной можно описать уравнениями, не очевидна. Прежде чем вас научили этому, могли ли вы представить, что всё богатство и сложность реальности можно выразить числами? А мысль о том, что всё это можно уместить на одной странице в виде нескольких формул, и вовсе кажется абсурдной.
Это абсурдное представление, которое полностью изменило науку, родилось из трёх бредовых снов, которые увидел 20-летний Рене Декарт в 1619 году — за много лет до того, как он стал отцом рационализма и одним из самых известных философов в истории.
Ниже приведён пересказ его трёх снов, описанных ранним биографом Декарта [1]. В них философ рассказывает о фантомах, раскатах грома и загадочном разговоре с незнакомцем. Перед ним появляются две книги — словарь и сборник стихов, а «Дух Истины» открывает ему новую универсальную математику [2]. Это странная история происхождения современной философии науки.
Три сна Декарта
ПЕРВЫЙ СОН. «Он сообщает нам [на полях: CART. OLYMP. init. Ms.], что 10 ноября 1619 года, лёг спать, полный энтузиазма и полностью поглощённый мыслью о том, что в тот день он обнаружил основы удивительной науки. В ту ночь ему приснились три сна подряд, которые, как он считал, могли прийти только свыше. Заснув, он увидел перед собой фантомов, которые так напугали его, что, воображая, будто идёт по улице [на полях: CaRT. OLyMP.], он был вынужден наклоняться влево, чтобы продвигаться вперёд, потому что чувствовал сильную слабость в правой части тела и не мог держаться прямо. Стесняясь такой походки, он попытался выпрямиться, но тут подул сильный ветер, который подхватил его и закрутил в вихре, заставив три или четыре раза повернуться на левой ноге. Но это было не самое страшное. Ему с трудом удавалось идти, и он думал, что вот-вот упадёт, пока не увидел перед собой открытый колледж. Он зашёл внутрь, надеясь найти там убежище и избавление от своих мучений.
Он попытался дойти до церкви при колледже, куда сначала хотел зайти, чтобы помолиться, но, заметив, что прошёл мимо знакомого, не поприветствовав его, решил вернуться, чтобы проявить вежливость. Однако ветер с такой силой дул в сторону церкви, что отбросил его назад. В тот же момент он увидел в центре двора колледжа другого человека, который вежливо назвал его по имени и сказал, что если он хочет найти месье N., то у него есть для него кое-что. Декарту показалось, что это дыня, привезённая из какой-то далёкой страны. Но больше всего его удивило, что люди, собравшиеся вокруг этого человека, стояли твёрдо и прямо, в то время как он сам шатался и едва держался на ногах, а ветер, который, как он думал, вот-вот свалит его, почти стих.
На этом он проснулся и почувствовал настоящую боль, из-за чего испугался, что это проделки злого духа, пытающегося его соблазнить. Он тут же перевернулся на правый бок (ведь до этого спал на левом, когда ему приснился этот сон) и стал молиться Богу, прося защитить его от дурного влияния сна и уберечь от всех бед, которые могли обрушиться на него как наказание за грехи. Он понимал, что они могут быть настолько тяжкими, что способны навлечь на его голову громы небесные [foudres du ciel], хотя до сих пор вёл жизнь, вполне безупречную в глазах людей.»
ВТОРОЙ СОН.
«В таком состоянии он снова заснул после почти двухчасового перерыва, полного размышлений о благах и зле этого мира. Тотчас ему приснился новый сон, в котором, как ему казалось, он услышал резкий и пронзительный звук, принятый им за удар грома. Ужас от этого пробудил его в тот же миг; открыв глаза, он увидел множество искр, рассыпанных по комнате. Подобное случалось с ним и раньше, в другое время; и не было чем-то необычным, проснувшись среди ночи, увидеть, как его глаза сверкают, и смутно различать ближайшие предметы. Но на этот раз он обратился к доводам философии и извлёк из них выводы, успокоившие его ум, после того как попеременно открывал и закрывал глаза, наблюдая за характером появляющихся образов. Так его страх рассеялся, и он снова погрузился в сон, пребывая в полном спокойствии».
ТРЕТИЙ СОН.
«Спустя мгновение ему приснился третий сон, уже не столь пугающий, как первые два. В нём он обнаружил на столе книгу, не зная, кто её туда положил. Он открыл её и, увидев, что это словарь, обрадовался, рассчитывая, что она может быть ему очень полезна. В тот же миг он заметил рядом другую книгу, столь же незнакомую, не понимая, откуда она взялась. Он увидел, что это сборник стихов разных авторов под названием Corpus Poetarum и т. д. [на полях: разделённый на пять книг, изданных в Лионе и Женеве, и т. д.]. Им овладело любопытство, и он захотел что-нибудь прочесть: раскрыв книгу, он наткнулся на строку «Какой путь жизни мне избрать?» (Quod vitae sectabor iter?). В тот же миг он увидел незнакомого человека, который показал ему стихотворение, начинавшееся со слов «Да и Нет» (Est et Non), и расхваливал его как превосходное. Г-н Декарт сказал ему, что знает это произведение и что оно находится среди Идиллий Авзония, которые имелись в большом сборнике поэтов на его столе. Он хотел сам показать это человеку и начал перелистывать том, порядок и расположение которого, как он утверждал, знал прекрасно. Пока он искал нужное место, незнакомец спросил, откуда у него эта книга, и г-н Декарт ответил, что не может сказать, как она оказалась у него; но что мгновением ранее он держал в руках ещё одну, которая теперь исчезла, и он не знал, кто её принёс или унёс. Не успев договорить, он снова увидел книгу на другом конце стола. Однако теперь этот словарь был уже не полон, как при первом взгляде. Тем временем он нашёл стихи Авзония в сборнике, который листал, и, не обнаружив стихотворения, начинавшегося с Est et Non, сказал незнакомцу, что знает у того же поэта произведение ещё прекраснее, и оно начинается строкой Quod vitae sectabor iter? Тот попросил показать его, и г-н Декарт принялся искать, как вдруг наткнулся на несколько маленьких гравированных портретов. Это заставило его воскликнуть, что книга очень красива, но её издание отличается от того, что он знал. В этот момент книги и человек исчезли, стёршись из его воображения, хотя он и не проснулся. Примечательно, что, сомневаясь, было ли увиденное сном или видением, он не только решил во сне, что это сон, но даже истолковал его, прежде чем пробудиться. Он заключил, что Словарь означает не что иное, как все науки, собранные вместе; а сборник стихов под названием Corpus Poetarum указывает, в частности, и более отчётливо, на философию и мудрость, соединённые воедино. Ибо он не считал, что стоит удивляться тому, что поэты, даже те, кто лишь шутит, полны изречений более серьёзных, разумных и лучше выраженных, чем те, что встречаются в трудах философов. Он приписывал это чудесное свойство божественности вдохновения и силе воображения, которое извлекает зёрна мудрости (имеющиеся в духе каждого человека, как искры огня в камнях) с гораздо большей лёгкостью и даже яркостью, чем разум у философов. Продолжая толковать свой сон, г-н Декарт размышлял, что стихотворение о неопределённости жизненного пути, начинающееся строкой Quod vitae sectabor iter?, указывает на добрый совет мудреца или даже на моральную теологию.
После этого, сомневаясь, спит он или размышляет, он спокойно проснулся и продолжил с открытыми глазами толкование сна в том же ключе. Под поэтами, собранными в антологии, он понимал откровение и вдохновение, которыми, как он надеялся, мог быть удостоен. Стихотворение Est et Non, то есть «Да и Нет» Пифагора [на полях: ναι καὶ οὔ], означало для него истину и ложь в человеческих познаниях и светских науках. Увидев, что все эти толкования так хорошо соответствуют его представлениям, он осмелился убедить себя, что это Дух Истины стремился открыть ему через этот сон сокровища всех наук. А так как оставалось объяснить лишь маленькие гравированные портреты, найденные во второй книге, он не стал искать разгадки до тех пор, пока на следующий день к нему не пришёл один итальянский художник».
