Приложение Русской службы BBC News доступно для IOS и Android. Вы можете также подписаться на наш канал в Telegram.
Автор фото, KIRILL KUDRYAVTSEV/AFP
На заседании Дорогомиловского суда Москвы в пятницу гособвинение потребовало приговорить редакторов студенческого издания Doxa к исправительным работам сроком на два года. Журналистов обвиняют в вовлечении несовершеннолетних в митинги.
Прокуратура также предложила на три года запретить подсудимым администрировать сайты.
Армен Арамян, Владимир Метелкин, Наталья Тышкевич и Алла Гутникова стали обвиняемыми по уголовному делу в апреле прошлого года из-за того, что записали ролик в поддержку студентов и школьников, которые подвергались давлению со стороны образовательных организаций за участие в январских митингах в поддержку Алексея Навального.
Следствие усмотрело в этом ролике вовлечение несовершеннолетних в противоправную деятельность (статья 151.2 УК), максимальное наказание по этой статье — три года колонии.
Doxa (в переводе с греческого — "мнение") — журнал о студенческой и академической жизни, который рассказывает о внутренних проблемах российских университетов и давлении властей на образование.
С апреля 2021 года редакторы находятся под запретом определенных действий — им можно было выходить из дома только с 8 до 10 часов утра. Кроме того, ФСИН несколько раз требовала ужесточить им меру пресечения, например, из-за опоздания после свадьбы или посещения стоматолога раньше разрешенного дня.
В поддержку журналистов выступили более сотни преподавателей Высшей школы экономики и более 80 философов, включая Славоя Жижека, который записал видеообращение в поддержку Doxa.
Никто из обвиняемых свою вину не признал. Как сообщала правозащитная группа "Агора", обвинение строится на лингвистической экспертизе, которая обнаружила призывы к противоправным действиям во фразе: "Не бойтесь и не оставайтесь в стороне! Это наше законное право — выражать протест любым мирным способом". Эту экспертизу выполнила специалист Следственного комитета Альбина Глотова, она же была автором экспертизы, по которой Алексея Навального осудили за оскорбление ветерана.
Русская служба Би-би-си публикует последнее слово Аллы Гутниковой, с которым она выступила в суде в пятницу.
Автор фото, Doxa
Пропустить Подкаст и продолжить чтение.Подкаст
Что это было?
Мы быстро, просто и понятно объясняем, что случилось, почему это важно и что будет дальше.
эпизоды
Конец истории Подкаст
"Я не буду говорить о деле, обыске, допросах, томах, судах. Это скучно и бессмысленно. Последнее время я хожу в школу усталости и досады. Но еще до ареста я успела записаться в школу умения говорить о действительно важных вещах.
Я бы хотела говорить о философии и литературе. О Беньямине, Деррида, Кафке, Арендт, Сонтаг, Барте, Фуко, Агамбене, об Одри Лорд и белл хукс. О Тимофеевой, Тлостановой и Рахманиновой. Я бы хотела говорить о поэзии. О том, как читать современную поэзию. О Гронасе, Дашевском и Бородине.
Но сейчас не время и не место. Я спрячу свои маленькие нежные слова на кончике языка, на дне гортани, между животом и сердцем. И скажу лишь немного.
Я часто чувствую себя рыбкой, птичкой, школяром, малышкой. Но недавно я с удивлением узнала, что Бродского тоже судили в 23. И поскольку и меня причислили к роду человеческому, я буду говорить так:
В каббале есть концепция тикун олам — исправление мира. Я вижу, что мир несовершенен. Я верю, что, как писал Иегуда Амихай, мир был создан прекрасным, для того, чтобы было хорошо, и для покоя, как скамейка в саду (в саду, не в суду!). Я верю, что мир создан для нежности, надежды, любви, солидарности, страсти, радости.
Но в мире ужасно, невыносимо много насилия. А я не хочу насилия. Ни в какой форме. Ни учительских рук в трусах школьниц, ни кулаков пьяного отца семейства на телах жен и детей. Если бы я решила перечислить все насилие, которое есть вокруг, мне не хватило бы ни дня, ни недели, ни года. Чтобы увидеть насилие вокруг, достаточно только открыть глаза. Мои глаза открыты. Я вижу насилие, и я не хочу насилия. Чем больше насилие, тем больше я его не хочу. И больше всего я не хочу самого огромного и самого страшного насилия.
Я очень люблю учиться. Дальше я буду говорить голосами других.
В школе на уроках истории я изучила фразы "Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков" и "За вашу и нашу свободу".
В старшей школе я читала "Реквием" Анны Андреевны Ахматовой, "Крутой маршрут" Евгении Соломоновны Гинзбург, "Упраздненный театр" Булата Шалвовича Окуджавы, "Детей Арбата" Анатолия Наумовича Рыбакова. У Окуджавы я больше всего любила стихотворение:
Совесть, благородство и достоинство —
Вот оно, святое наше воинство.
Протяни ему свою ладонь.
За него не страшно и в огонь.
Лик его высок и удивителен.
Посвяти ему свой кроткий век:
Может, и не станешь победителем,
Но зато умрешь, как человек!
В МГИМО я учила французский и узнала строку из Эдит Пиаф: "Ça ne pouvait pas durer toujours" ["Это не могло длиться вечно"]. И из Марка Робена: "Ça ne peut pas durer comme ça" ["Так не может продолжаться"].
В девятнадцать лет я ездила в Майданек и Треблинку и узнала, как на семи языках сказать "никогда больше": never again, jamais plus, nie wieder, קיינמאל מער, nigdy więcej, לא עוד.
Я изучала еврейских мудрецов и больше всего полюбила две мудрости. Рабби Гилель говорил: "Если не я за себя, то кто за меня. Если я только за себя, то зачем я? Если не сейчас, то когда?". А рабби Нахман говорил: "Весь мир — это узкий мост, и главное — совсем не бояться".
Затем я поступила в Школу культурологии и выучила еще несколько важных уроков. Во-первых, слова имеют значение. Во-вторых, нужно называть вещи своими именами. И наконец: sapere aude, то есть имей мужество пользоваться собственным умом.
Смешно и нелепо, что наше дело связано со школьниками. Я преподавала детям гуманитарные науки на английском, работала няней, мечтала поехать по программе "Учитель для России" в небольшой город на два года и сеять разумное, доброе, вечное. Но Россия — устами государственного обвинителя прокурора Трякина — считает, что я вовлекала несовершеннолетних в опасные для жизни действия. Если у меня когда-нибудь будут дети (а они будут, потому что я помню главную заповедь), я повешу им на стенку портрет прокуратора Иудеи Понтия Пилата, чтобы дети росли чистоплотными. Прокуратор Понтий Пилат стоит и умывает руки — вот какой это будет портрет. Да, если думать и быть неравнодушными — теперь опасно для жизни, я не знаю, что сказать о сути обвинения. Я умываю руки.
И вот сейчас момент истины. Час прочитываемости. И я, и мои друзья и подруги не находят себе места от ужаса и боли, но когда я спускаюсь в метро, я не вижу заплаканных лиц. Я не вижу заплаканных лиц.
Ни одна из моих любимых книг — ни детская, ни взрослая — не учила безразличию, равнодушию, трусости. Нигде меня не учили этим фразам:
мы люди маленькие
я человек простой
все не так однозначно
никому нельзя верить
я как-то этим всем не интересуюсь
я далек от политики
меня это не касается
от меня ничего не зависит
компетентные органы разберутся
что я один мог сделать
Наоборот, я знаю и люблю совсем другие слова.
Джонн Донн через Хемингуэя говорит:
Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе.
Махмуд Дарвиш говорит:
Когда готовишь завтрак, думай о других
(не забудь покормить голубей).
Когда ведешь войны, думай о других
(не забывай тех, кто ищет мира).
Когда оплачиваешь счет за воду, думай о других
(тех, кого питают облака).
Когда возвращаешься домой, к себе домой, думай о других
(не забывай о людях в лагерях).
Когда спишь и считаешь звезды, думай о других
(тех, кому негде спать).
Когда выражаешь свои мысли метафорой, думай о других
(потерявших право голоса).
Когда думаешь о тех, кто далеко, подумай о себе
(скажи: Ах, если бы я только был свечой во тьме).
Геннадий Головатый говорит:
Слепые не могут смотреть гневно,
немые не могут кричать яростно.
безрукие не могут держать оружия,
безногие не могут шагать вперед.
Но — немые могут смотреть гневно,
Но — слепые могут кричать яростно.
Но — безногие могут держать оружие.
Но — безрукие могут шагать вперед.
Кому-то, я знаю, страшно. Они выбирают молчание. Но Одри Лорд говорит: Your silence will not protect you ["Твое молчание не защитит тебя"]. В московском метро говорят: "Пассажирам запрещено находиться в поезде, который следует в тупик". А петербуржский "Аквариум" добавляет: "Этот поезд в огне".
Лао-Цзы через Тарковского говорит: "Главное, пусть они поверят в себя и станут беспомощными, как дети. Потому что слабость велика, а сила ничтожна. Когда человек рождается, он слаб и гибок, а когда умирает — он крепок и черств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко — оно умирает. Черствость и сила — спутники смерти. Слабость и гибкость — выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит".
Помните, что страх съедает душу. Помните о персонаже Кафки, который увидел "как во дворе тюрьмы устанавливают виселицу, по ошибке подумал, что она предназначена для него, ночью сбежал из своей камеры и повесился".
Будьте как дети. Не бойтесь спросить (себя и других), что такое хорошо и что такое плохо. Не бойтесь сказать, что король голый. Не бойтесь закричать, разрыдаться. Повторяйте (себе и другим): 2+2=4. Черное — это черное. Белое — это белое. Я — человек, я сильный и смелый. Сильная и смелая. Сильные и смелые.
Свобода — это процесс, в ходе которого вы развиваете привычку быть недоступным для рабства".
Comments are closed.