- Виктория Сафронова
- Би-би-си
Автор фото, Petr Kovalev/Tass
Минюст России менее чем за месяц признал несколько СМИ "иностранными агентами". В конце апреля в реестр попало интернет-издание "Медуза"*, в середине мая — проект VTimes* бывших журналистов "Ведомостей".
Статус ставит перед СМИ вопрос выживания — "Медуза"* практически в один день лишилась крупных рекламодателей, которые не захотели размещать публикации под большим обозначением о подготовке материала иностранным агентом — и, соответственно, потеряла работающую бизнес-модель. VTimes*, который был запущен меньше года назад, летом 2020 года, объявил о прекращении работы — 12 июня станет последним днем издания.
Статус "иностранного агента" в России действует почти 10 лет. Соответствующие поправки в закон "О некоммерческих организациях" Госдума приняла в 2012 году. За это время в реестр попали 14 СМИ, а также пять человек, связанных с медиа. Это сильно усложнило их работу: руководство Радио Свобода* и телеканала "Настоящее время"*, которые признаны иностранными агентами, даже предложило части сотрудников московского бюро переехать в Киев и Прагу.
Некоторые некоммерческие организации, включенные в реестр, не выдерживали новых условий и закрывались — этому предшествовали штрафы, проверки и другие формы давления. Только в первые четыре года из 148 признанных "иностранными агентами" организаций 27 были вынуждены прекратить работу, подсчитывала Amnesty International.
Всего же с момента появления реестра число таких организаций сократилось почти в два раза — сейчас в нем значатся всего 76 НКО. Последняя запись была внесена 12 мая — в список официально включили некоммерческую организацию "Фонд по борьбе с коррупцией"* Алексея Навального (еще позже, 9 июня, суд признал организацию экстремистской и запретил ее деятельность в России).
Русская служба Би-би-си поговорила с руководителями крупных организаций из списка — "Международный Мемориал"*, "Левада-Центр"* и "Насилию.нет"* рассказали, как в разные годы менялась работа после попадания в реестр, какой ущерб наносит статус иностранного агента и как происходит адаптация к новой реальности.
Опыт организаций позволяет проследить изменяющуюся историю функционирования поправок: одно из отделений "Мемориала"* — Межрегиональная общественная организация Правозащитный Центр "Мемориал"* — оказалось одной из первых НКО, попавших в список (июль 2014 года), автономную некоммерческую организацию "Аналитический Центр Юрия Левады"* включили в реестр в сентябре 2016 года, "Насилию.нет"* — в декабре 2020-го.
Ирина Щербакова, член правления "Международного Мемориала"*, руководитель научно-информационного просветительского центра
Автор фото, arifoto UG/Tass
Этот закон ломает абсолютно все рамки представлений о юриспруденции. Министерство юстиции не смогло точно ответить на наш вопрос о том, почему он был сформулирован таким резиновым образом. "Ну это просто обозначение, которое не будет сказываться на вашей деятельности", — сказали нам примерно так, и в то же время применение закона начало постепенно расширяться. Но мы с самого начала понимали, что статус носит репрессивный и дискриминационный характер.
Все эти годы поправки об иностранных агентах все больше и больше ухудшали нашу деятельность. Сначала статус повлек за собой дополнительные проверки, которые все сильнее устрашали. Затем нас коснулся вопрос маркировки. "Мемориал"* — это ведь сеть организаций: что именно мы должны были обозначать как иноагента? Однако довольно скоро в реестр вошли все наши организации.
Следующим шагом стали штрафы за отсутствие маркировок. Причем это тоже происходило совершенно абсурдным образом: где-то в Ингушетии какие-то странные специальные люди занимались поиском наших немаркированных страниц в интернете. А ведь у нас огромная организация с большим присутствием в Сети. "Мемориалу"* и лично руководителям организаций выписывали миллионные штрафы, деньги на оплату которых мы собирали всем миром.
Ну и, конечно же, когда организация находится в статусе иноагента — абсолютно ясно, что для госучреждений это сигнал страха и опасения. Цель этих ограничений — подвернуть организации некоторому остракизму, объявить их враждебными. В наших представлениях слово "иностранный агент" имеет совершенно негативную окраску, которая и задала фон всей нашей деятельности: исследовательской, просветительской, аналитической.
Безусловно, этот статус бросил тень на все, чем мы занимаемся, создал вокруг нас серое поле — связываться с "Мемориалом"* вроде как не запрещено, но ясно, что опасно. Некоторые структуры теперь даже занимаются тем, что пугают сотрудничающие с нами организации — прежде всего, связанные с работой с молодежью. В итоге мы сталкиваемся с прямым отказом в сотрудничестве, который не может быть законодательно обоснован.
Наша "политическая деятельность" была сформулирована как "стремление повлиять на мнение и восприятие каких-то вещей и явлений". Но мне кажется, что любой человек, который что-то вслух произносит и с чем-то обращается к другому человеку — в споре или вообще — пытается повлиять на его мнение, привести собственный аргумент. Эти формулировки можно трактовать как угодно.
Ничего оптимистического я не ожидаю. Но при этом все равно считаю, что общественные изменения все равно произойдут — застанем мы их или нет, но вечно так быть не может. Нельзя ставить преграды на пути к просвещению: оно все равно найдет ходы. Вопрос в том, какую цену придется заплатить за мракобесие и стремление разделить общество, посеять вражду, объявить врагов нации. К сожалению, история показывает, что цена таких заблуждений оказывается непомерно высокой, придется ли расплачиваться современникам или последующим поколениям.
Денис Волков, директор "Левада-Центра"*
Автор фото, Stanislav Krasilnikov/TASS
Сложно сказать, что поправки об иностранных агентах радикально изменили нашу работу, потому что ситуация начала меняться намного раньше — примерно с конца нулевых, когда государство взялось за НКО-сферу. С этого момента источников финансирования, кроме независимых, становилось все меньше и меньше.
Хотя мы находимся в достаточно уникальной ситуации, поскольку никогда не жили на гранты — то есть получали иногда, но эти деньги никогда не были нашим основным источником финансирования. Мы все же находимся на самообеспечении. Штраф на сумму около 300 тысяч рублей за отказ самостоятельно внести себя в список мы оплатили из своих средств.
Редакции поправок об иностранных агентах также постепенно менялись даже после принятия закона. Например, мы не подходили под первую редакцию — опросы не были включены в ограничения. Но вскоре этим вопросом озаботились: публикация результатов опросов была признана политической деятельностью, и после этого нас внесли в реестр.
Поправки вводят для нас прямые ограничения: мы не можем публиковать результаты опросов общественного мнения касательно выборов в период избирательной кампании. Но есть и косвенные последствия — например, нежелание государственных органов работать с НКО-иноагентами. Ну и в целом климат постоянно ухудшается — возникает дополнительная подозрительность в отношении организаций. Основной эффект от закона для организаций в том, что ты все время работаешь под подвешенным мечом.
Ущерб от поправок очень сложно измерить — никто и никогда прямо не скажет, что не работает с вами, потому что вы иноагент, и что у него есть внутреннее предписание о запрете. Иногда говорят только как-то очень неофициально. Не знаю, точно ли это связано со статусом, но с нами отказываются работать некоторые СМИ.
По умолчанию ярлык иностранного агента воспринимается однозначно — шпион. Но широкая аудитория не знает об этом статусе. Если спросить, какие организации признаны иноагентами — ну может быть три процента смогут кого-то назвать. Закон работает иначе: этот статус можно использовать, чтобы легко дискредитировать нас, когда это будет необходимо. Вдруг что-то понадобится — можно просто сказать "Ну они же иностранные агенты" — и все станет понятно.
Анна Ривина, основатель центра по работе с проблемой насилия "Насилию.нет"*
Автор фото, Sergey Fadeichev/Tass
После признания центра "Насилию.нет"* иностранным агентом я полагала, что нам нужно будет разъяснять людям на пальцах, что это значит, почему мы не враги народа и почему эта история абсолютно несправедлива. Но делать этого совсем не потребовалось.
К тому моменту организация уже была достаточно медийной, и огромное количество публичных людей и СМИ начали обсуждать проблему и достаточно подробно о нас рассказывать. Вместо осуждения нам говорили добрые слова и, что особенно значимо, подписывались на пожертвования. У нас сильно увеличилось количество подписок, и впервые за свою историю организация смогла выйти на стопроцентную поддержку за счет физических лиц — на сегодняшний день мы полностью работаем благодаря пожертвованиям.
Но затем начали происходить различные "чудеса", которые должны были стать для нас большим препятствием. Закончился проект "Москва против домашнего насилия", который мы делали вместе с правительством. Продолжить системную работу на сегодняшний день невозможно — все департаменты во всех возможных вариантах от нас шарахаются. А мы хотели делать эту работу очень качественно: вовлекать полицейских и городские спецорганы, которые соприкасаются с темой, в обсуждение за общий стол, создавать механизмы для борьбы. Если раньше нам нужно было с большим трудом открывать двери в государственный мир, сейчас он для нас просто зацементирован.
Самое печальное и ощутимое для меня — потеря бизнес-партнеров. У нас было несколько очень перспективных проектов, где бизнес был нужен не для финансирования, а для работы с восприятием темы насилия. Мы хотели из правозащитной плоскости вынести ее в городскую, чтобы шире освещать — а именно взаимодействовать с гостиницами, ресторанами и другими общественными пространствами. Теперь люди не хотят проблем и отказываются от сотрудничества с нами. Это та реальность, которую я пока не могу до конца принять.
Сейчас есть четыре штрафа на общую сумму больше миллиона рублей — для нас это совсем большие деньги. Первый штраф — в 300 тысяч рублей за то, что мы не включили себя добровольно в реестр иноагентов, по мнению минюста — уже вынесен, назначена апелляция. Кроме того, в начале июня суд оштрафовал меня на 150 тысяч рублей за нарушение закона об иноагентах как руководителя центра, мы оспорим это решение.
Нам дали статус из-за получения иностранного финансирования. Мы посчитали: несколько таких переводов, в том числе от ООН, составили менее семи процентов от нашего годового бюджета. Поэтому приняли решение, что у нас в течение года не будет никаких зарубежных источников финансирования — это даст нам право через год подать в суд на исключение организации из реестра. Однако мы живем в стране, где совершенно непонятно, каким будет законодательство через год. Если нас не признают экстремистской организацией — уже спасибо.
Для нас как организации ничего глобально не изменилось: мы так же каждый день работаем, сохранился тот же коллектив, мы рады друг другу, любим свой офис и занимаемся тем, что нравится. Ситуация изменилась для людей, которые находятся в беде и которые не могут обратиться за помощью, считая нас врагами народа.
Поддержка, которую мы получаем от людей и СМИ, бесконечно ценна потому что дает ресурс двигаться дальше, не опускать совсем руки. Задача этого статуса — лишить нас мотивации, маргинализировать, погрузить в забвение.
*По решению Минюста России организация была включена в реестр НКО или СМИ, выполняющих функции иностранного агента.
Comments are closed.